Комната была пуста. Высокий потолок, голые стены, ровный каменный пол. Большая комната, такая, что свет магического светильника в руках старика не достигал до дальней стены. Но старик знал, что комната совершенно, абсолютно пуста — если не считать человека, без сознания лежавшего на полу.
Волшебник подошел к распростертому телу. Установив на пол магический светильник, он внимательно осмотрел бесчувственного юношу.
Иллюзии не действуют на ткань, поэтому мантия на молодом человеке не была повреждена. Не было на ней ни дорожной грязи, ни подвальной пыли. Но на живое тело иллюзии действуют, и по белой ткани темно-красными пятнами растеклась кровь. Юноша тяжело, хрипло дышал. Белые волосы разметались по полу, струйка крови медленно стекала изо рта по золотистой коже.
"Что же мне с тобой делать? — подумал Пар-Салиан. — Да, ты лучший — но ты не поверил в себя. Неудивительно: ты слишком молод и неопытен. Если бы у тебя было еще хотя бы четыре года! Если бы у Кринна они были! Но их нет. Тебя успели научить всему, что нужно, кроме одного — знать себе цену. И вот результат — ты, моя надежда, задешево продал сам себя кошмарному мертвецу!"
Пар-Салиан не испытывал сочувствия. Он не раз видел, как в этой самой комнате многообещающие, полные жизни юноши и девушки превращались в озеро слизи или горстку пепла. Если бы он переживал из-за них всех, он бы давно сошел с ума... А этот парень все-таки жив, пусть и едва-едва.
Старый волшебник оглядел Рейстлина с ног до головы, отмечая происшедшие изменения. Белые волосы — это понятно, Пар-Салиан видел, как они за несколько секунд побелели от напряжения и ужаса, когда Фистандантилус запустил призрачную руку в грудь молодого мага и взял в ладонь его сердце. Хриплое дыхание — тоже понятно: лич уже начал забирать у юноши жизненную силу, так что тяжелой болезни ему не миновать. Но почему кожа в свете фонаря отливает золотом? Старик видел, что произошло — золотой оттенок появился в момент вспышки огненного шара — но не мог этого объяснить.
"Ты жаден до знаний и рвешься к могуществу. Перед этими страстями дружба и любовь для тебя ничто. И все же я не могу дать тебе Черную мантию, потому что вижу в тебе и способность к сочувствию, и желание отдавать, и самоотверженность. Признаться, это и хорошо — мне было бы трудно представить свой Меч среди Черных мантий. Но ты сам не осознаешь, сколько тьмы у тебя в душе. И нужно, чтобы ты, когда будешь готов, сумел увидеть эту тьму, принять ее и совладать с ней. Иначе она совладает с тобой."
Пар-Салиан опять посмотрел в неподвижное лицо. Под золотым налетом не было ни кровинки, глаза глубоко запали. Но старый волшебник смотрел глубже. По сочетанию тончайших черт, по напряжению губ, по линии носа и скул он видел, что этот человек мало знал в жизни радости — и не ждал ее. Увы, старик, видевший гибель сотен молодых людей на самом пороге жизни, вероятно, стал слишком циничен. Он не разглядел в Рейстлине ожидания чуда, надежды на счастье, на то, что когда-нибудь, возможно, завтра, все изменится, что люди протянут ему руки — и он протянет их в ответ. Он не разглядел единственной надежды Рейстлина справиться с тьмой в собственной душе. И с безразличием человека, потерявшего способность чувствовать чужую боль, он в одну минуту уничтожил эту надежду.
Пар-Салиан наклонился, положил руку на закрытые глаза юноши и прошептал заклинание. Голубой свет поднялся сквозь искривленные возрастом пальцы старика, потом стал золотым — и исчез.
Выпрямившись, старый волшебник подошел к двери и распахнул ее.
— Карамон Маджере!
Послышались шаги, скрип кожи, лязг металла. Юный воин торопливо вышел из-за угла и очень удивился, оказавшись лицом к лицу с главой Конклава — ведь старик несколько минут тому назад отпустил его из совсем другой комнаты, велел пройти по коридору и ждать, когда его позовут.
Впрочем, войдя, Карамон немедленно забыл о своем удивлении, забыл вообще обо всем на свете, кроме одного: его брат лежал на каменном полу, поседевший, окровавленный и неподвижный. Карамон, у которого внутри все онемело, кинулся к Рейстлину. Неужели его брата-близнеца действительно убили? Тогда пусть и его убивают, Рейсту не придется долго его ждать — но сначала он отправит туда же парочку-другую магов. Карамон опустился на колени рядом с братом и сразу же увидел, что тот дышит. С огромным облегчением, не замечая, что слезы потекли из глаз, Карамон очень бережно и осторожно поднял Рейстлина на руки.
— Что они с тобой сделали, Рейст? За что?
Обернувшись к двери, Карамон увидел, что Пар-Салиан по-прежнему стоит там.
— Мы немедленно уходим отсюда, — заявил воин, совсем как несколько минут назад говорила его иллюзия. Рейстлин обвис у него на руках, неподвижный и холодный — в дополнение ко всему он еще и страшно замерз.
— Постой, — заметил старик. — Ты не думаешь, что твоему брату нужна срочная помощь?
— Думаю, — прорычал Карамон. — Поэтому и хочу как можно быстрее попасть туда, где эту помощь можно найти. Почему у него кровь течет изо рта, вы ему что, печень отбили? И почему у него теперь золотая кожа?
— Идем со мной, — приказал Пар-Салиан. Понятия не имея, куда его ведут, Карамон последовал за старым волшебником, думая только о том, что теперь любой, кто попытается причинить боль его близнецу, дорого за это заплатит, будь он самый маг-размаг. Но, пройдя несколько коридоров и поднявшись по двум лестничным пролетам, Карамон и Пар-Салиан оказались в маленькой комнате с камином и кроватью. Жестом велев Карамону уложить брата, старый волшебник одним словом зажег в камине огонь и быстро пробормотал еще несколько слов.
Карамон опустил Рейстлина на постель, думая, где раздобыть бинтов. Если он разорвет на бинты одну из простыней, эти маги заколдуют его или нет? Он быстро снял с брата обувь и расстегнул на нем мантию, надеясь, что сумеет ее снять, не беспокоя ран.
— Просто срежь ее, — посоветовал Пар-Салиан.
— Мы не так богаты, чтобы позволить себе такую роскошь, — буркнул Карамон. — У Рейста только одна мантия.
— Она ему больше не понадобится, — сказал старик.
— Что вы имеете в виду? — прорычал Карамон, угрожающе поворачиваясь к старику. Он что, намекает, что Рейст все-таки умрет здесь?
— Только то, что твой брат принят в Орден Алых Мантий, — объяснил Пар-Салиан. — Белая мантия ему больше не нужна.
Карамон почесал в затылке. Он ничего не знал про этот Орден Алых Мантий, но звучало обнадеживающе. Карамон достал кинжал и принялся срезать с Рейстлина окровавленную мантию, когда распахнулась дверь, и вошел человек с корзинкой, полной бинтов и каких-то снадобий.
— Я целитель, — сказал он мягким, высоким голосом и принялся за перевязку.
Карамон молча смотрел, как целитель перевязывает Рейстлина. Кровь изо рта течь вроде бы перестала, но дышал Рейстлин по-прежнему хрипло. В конце концов Пар-Салиан и целитель ушли, оставив Карамона наедине с братом. Пар-Салиан обещал прислать еды и вина, но Карамон — в первый раз в жизни — не обратил на это внимания. Он бережно укрыл Рейстлина одеялом и сел в деревянное кресло у изголовья — ждать, когда брат очнется.
Карамон не знал, сколько времени прошло. Может, Стража, а может, год? Рейстлин немного согрелся, но в себя не приходил. Карамон рассматривал брата, пытаясь привыкнуть к его новому облику.
Эту золотую кожу Карамон уже видел — когда смотрел, как Рейстлин убивает его иллюзию. Обвинять брата в чем-то ему и в голову не пришло. Рейстлин был ранен, отравлен, не в себе! Так он и сказал Пар-Салиану, когда старик сказал что-то вроде "Теперь ты видишь, как твой брат относится к тебе?" Карамон прорычал, что он никогда в жизни не стал бы швыряться молниями, и что Рейст это знает, так что Рейст в любом случае убивал не его, а кого-то неизвестного, принявшего его облик. Ошарашенный этим заявлением Пар-Салиан проглотил дальнейшие попытки в чем-то убедить Карамона. Но тогда Карамон счел золотую кожу плодом иллюзии, может быть, каким-то отблеском магического огня, словом, чем-то нереальным. Но она осталась. И что, это у Рейста теперь навсегда? А жить-то как? То, что волосы у брата побелели, Карамона не удивляло — он не понимал, как сам не поседел в этой Башне. Но это пустяки, у молодых воинов, побывавших в особенно суровых битвах, тоже бывают белые волосы, это считается даже почетным. А вот на лицо цвета бесполезного золота будут таращиться, показывать пальцами, смеяться... Только этого Рейсту и не хватало! Карамон беспомощно сжал кулаки и в очередной раз проклял магов, испортивших его брату жизнь.
Рейстлин тихонько застонал и заметался на постели. Карамон быстро наклонился к нему.
— Рейст, не беспокойся, я здесь. Тебя никто не тронет.
Рейстлин, должно быть, узнав голос Карамона, вздохнул и открыл глаза.
Он помнил, как корчился от боли на каменном полу и ждал, когда смерть избавит его от мучений. Помнил, как его брат пришел за ним и молнией испепелил вставшего на его пути призрака. Помнил, как он сам, обезумевший от зависти, сжег брата остатками своей магии. Помнил, как в последний момент, когда брат уже сгорал, он понял, что тут что-то не то, но что именно — он понять так и не успел...
Потом было очень пусто и холодно, и он никак не мог пошевелиться, чтобы выбраться из этой холодной пустоты.
И вот наконец он почувствовал свое тело. Сквозь полубессознательное состояние он услышал голос Карамона, как всегда, говорившего успокаивающие бессмысленные слова, и их было так приятно слышать... Какого Карамона? Он же убил его!
Недоумевая, Рейстлин открыл глаза и увидел лицо брата.
У него перехватило дыхание. Карамон с встревоженным видом склонился над ним — и прямо на глазах у Рейстлина на юном лице Карамона залегли глубокие морщины, кожа высохла, волосы побелели, глаза запали, а потом плоть начала гнить и расползаться, обнажая череп...
— Ааааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа!
Вопль Рейстлина слился с воплем Карамона. Юный маг невольно закрыл глаза ладонью, пытаясь закрыться от этого нового ужаса. Значит, Испытание еще не кончено? Какие же еще кошмары припасли для него маги? И сколько же можно, о сладчайшая Лунитари?
Он почувствовал руки брата у себя на плечах.
— Рейст! Рейст, тебе больно? Глаза режет? Боги, да что же они с тобой сотворили-то?
Прикосновение Карамона дало опору ощущениям. Рейстлин понял, что прижимает ладонь к лицу и может прижать ее еще сильнее или отнять. Понял, что раздет и лежит в постели, что на нем повязки, а в груди поселилась глухая, ноющая боль. Понял, что дрожит от ужаса и изнеможения. Услышал потрескивание дров в камине, встревоженное дыхание брата, почувствовал знакомый запах кожи и металла. Ощутил вкус крови на языке.
Значит, это... реальность? Мучительное Испытание наконец-то кончилось? Он жив?
Недоумевая, что же ему такое привиделось, Рейстлин отнял руку от глаз и посмотрел на нее.
И увидел, как его собственная плоть истлевает и гниет, как скручиваются ногти и желтеют обнаженные кости.
Задыхаясь, ничего не понимая, Рейстлин перевел взгляд на Карамона и успел заметить выражение ужаса на лице брата, прежде чем старческие морщины снова избороздили его черты.
Рейстлин зажмурился, и из его глаз потекли злые горячие слезы.
Поняв, что брат приходит в себя, Карамон вздохнул с облегчением. Ну наконец-то! Золотая кожа, хриплое дыхание — это все пустяки. Главное, что Рейстлин жив. Я отвезу его в Утеху, подумал Карамон, и с помощью Чокнутой Меггин выхожу его. Плевать, что нет денег, на необходимое я всегда заработаю. Никаких больше Башен, архимагов и кошмаров. Я сделаю все, чтобы Рейст смог нормально жить. Как знать, может, найдется и девушка, которая золотой кожи не испугается...
Ресницы Рейстлина поднялись. Но вместо знакомых и любимых, как дыхание, голубых глаз на Карамона посмотрели жуткие глаза цвета расплавленного золота с кошмарно деформированными зрачками.
Несколько секунд Карамон смотрел в эти глаза, не в силах пошевелиться и вздохнуть, а потом, потеряв остатки терпения и выдержки, закричал. В тот же момент закричал и Рейст.
Осознав, что брат кричит, Карамон отшвырнул собственный ужас и непонимание. Должно быть, ему показалось от усталости и страха. Но почему Рейст зажимает глаза рукой?
— Рейст! Рейст, тебе больно? Глаза режет? Боги, да что же они с тобой сотворили-то?
Он схватил брата за плечи, пытаясь передать ему свою любовь и заботу, хоть прикосновением успокоить его. Что делать — может, погасить свечу? Загородить огонь одеялом? Где эти проклятые маги, что они такое сделали Рейсту с глазами и почему ушли, не сказав ни слова о том, как ему помочь?
Рейстлин снова открыл глаза, и Карамон убедился, что ему не показалось. Глаза у Рейстлина действительно стали золотыми, блестящими, как полированное зеркало, а зрачки почему-то приняли форму песочных часов. И зрение действительно причиняло ему страдание — посмотрев на Карамона несколько секунд, он зажмурился и беззвучно заплакал.
Нужно немедленно найти этого Пар-Салиана и потребовать, чтобы он снял с Рейста все заклятия, решил Карамон. Никто не имеет права так издеваться над его братом. Если понадобится, Карамон заставит волшебника силой. По крайней мере, попытается.
Он разжал руки и встал.
Рейстлин почувствовал, что Карамон отпустил его, и чуть не закричал снова. Слепо он протянул руку и вцепился в брата.
— Нет, Карамон! Не уходи! — взмолился он еле слышным, хриплым шепотом.
— Хорошо, хорошо, — воин сел и взял Рейстлина за руку. — Я никуда не уйду. Я просто хотел найти Пар-Салиана и велеть ему привести твои глаза в порядок.
— Что у меня с глазами? — прошептал Рейстлин.
— Ну, они... Сам посмотри. — Карамон протянул Рейстлину зеркало, лежавшее на столе.
— Нет, — Рейстлин все еще не открывал глаз. — Скажи мне.
— Они больше не голубые, а золотые. И зрачки в форме песочных часов.
Рейстлин застонал и перевернулся на живот, уткнувшись лицом в подушку.
Он хорошо изучал историю магии и знал о Проклятии Реланны. Знал, как это проклятие выглядит и как работает. И знал, что оно необратимо.
Но во всех известных ему случаях Проклятие Реланны накладывали на тех, кого маги сочли преступниками — ренегатов, предателей, убийц... И, как правило, людей немолодых и уже изрядно закосневших во зле. За какое преступление прокляли его — юного и никогда никому не причинявшего зла?
— Рейст, — ладонь Карамона осторожно погладила его по волосам. — Если тебе больно смотреть, хочешь, я погашу свечу?
И тогда Рейстлин вспомнил.
Ну что ж, наказание достойно преступления. Не имеет значения, что он убил только иллюзию Карамона. Там и тогда он считал, что это не иллюзия. Он знает, что может убить своего брата, близнеца, самое близкое на свете существо, из обыкновенной зависти. И маги Конклава это тоже знают. Он действительно чудовище и целиком и полностью заслуживает Проклятия Реланны.
Он повернулся на спину и вздохнул — неглубоко, по-настоящему вдохнуть что-то мешало. Проклятие Реланны снять нельзя, с ним предстоит жить. Значит, придется привыкать видеть умирающий мир, сгнившие пни вместо леса и разложившиеся трупы вместо людей. И начинать можно прямо сейчас. Откладывать смысла нет.
Рейстлин открыл глаза и в упор посмотрел на Карамона.
— Мне не больно, Карамон, — сказал он, заставляя свой голос не дрожать. — Просто я вижу, как на все, что вокруг меня, действует время. Ты стареешь, умираешь и разлагаешься у меня перед глазами. — Он описывал именно то, что видел. — А потом опять. И опять.
Карамон вскочил.
— Рейст, я немедленно пойду и найду Пар-Салиана. Пусть он немедленно исправит тебе глаза. Ты не заслужил этого.
— Заслужил, Карамон.
Карамон озадаченно призадумался, но через секунду понял, что Рейстлин имеет в виду.
— Рейст, но ты же понял, что это был не я!
— Значит, ты видел?.. — простонал Рейстлин.
— Я видел, — Карамон покачал головой, опять сел рядом с братом и взял его за руку. — Рейст, не думай об этом. Тебе было плохо, это они тебя довели. Ты сам не понимал, что делал.
— Для Пар-Салиана это не имело значения, — сказал Рейстлин, совершенно не в силах объяснять Карамону, как он ошибается. — И он не сможет снять заклятье с моих глаз — оно необратимо.
— Что, на всю жизнь, что ли?
— Да.
Рейстлин широко открытыми глазами оглядывал комнату. Он видел, как камни, из которых сложены стены, рассыпаются в прах. Как пролетевшая за окном птица превращается в скелет. Как летнее небо заволакивает облаками, и из них начинает сыпаться снег. Так ему предстоит видеть всегда.
А Карамон понял, что весь пережитый им в Башне ужас — это так, мелочи. Потому что странная новая внешность Рейстлина не помешала бы ему смотреть, как распускается листва по весне и блестит под солнцем поверхность озера, радоваться при виде друзей, любоваться девушками. А вот это колдовское извращение полностью лишило Рейстлина способности видеть красоту мира — и тем самым отрезало его от этого самого мира.
— Рейст... — Карамон обнял брата, прижал к себе, заставив уткнуться в плечо и тем самым перестать видеть, как рушится мир, и стал тихонько укачивать, как маленького. — Что же они с тобой сделали, Рейст? — всхлипнул Карамон, свободной рукой гладя Рейстлина по волосам и по худым золотистым плечам. — Что же они с тобой сделали?
Жалость к себе захлестнула Рейстлина, но навстречу ей из глубин его души поднялось иное чувство. Он не знал, что это: там была и гордость, и злость, и саркастическая насмешка. Если ты будешь жалеть себя, сказало ему это чувство, то под тяжестью происшедшего потеряешь силы, расплющишься и растечешься лужицей. И никогда ничего уже не будет. И окажется, что пергамент с надписью "Я, Маг" сгорел напрасно. И три бога магии, равнодушно усмехнувшись, спишут тебя со счетов.
— Отпусти меня, Карамон, — холодно сказал маг. — И никогда — понятно? — никогда не смей меня жалеть.
И закашлялся.