— Как ты посмел?
Раненые, кто был в сознании, удивленно оборачивались.
— Как ты посмел получить рану?
Тон голоса скорее соответствовал пощечинам, чем перевязке. И судя по лицу Карамона, он эти пощечины чувствовал.
— Но иначе он бы убил Проныру!
— Мне плевать на Проныру! — Тонкие золотистые пальцы умело накручивали бинт виток за витком. — Мне вообще на всех плевать! Как ты посмел рисковать нашим будущим?
Карамон молчал.
Волшебника по прозвищу Алый в армии Безумного Барона не любил никто, кроме Карамона. Даже полукендер Проныра, приятель близнецов, старался держаться от Алого подальше.
Дело было не в его странной внешности. В наемной армии внешность вообще редко кого-то интересует. И не в его профессии, потому что бесстрашие и толковое поведение Алого на поле боя в глазах солдат было важнее того факта, что он маг. Но его холодное высокомерие, тяжелый взгляд и язвительная речь отталкивали даже тех немногих, кто искренне хотел с ним подружиться.
Все менялось, как по волшебству, когда Алый выходил на дежурство в полевом госпитале. С ранеными он был ласков, терпелив, предупредителен. На обходах он не только менял повязки и давал лекарства — он никогда не отказывался подать и вынести утку, положить холодную мокрую тряпку на лоб, принести попить, хотя все это должны были делать дежурные солдаты. Он успокаивал раненых новобранцев, писал письма женам и возлюбленным и до последнего сидел с теми, кому не суждено было поправиться. Но когда раненые выздоравливали и возвращались в строй, при встрече с Алым они натыкались на тот же тяжелый взгляд и на те же колючки под языком. Эту особенность характера Алого принимали, как принимали его самого, и хотя любой воин этой армии оторвал бы за Алого голову, его по-прежнему не любили.
Кроме того, Алого осуждали за отношение к собственному брату. Карамон Маджере быстро стал всеобщим любимцем, и, конечно, смотреть, как злобный хилый волшебник безнаказанно шипит на добродушного гиганта, не нравилось никому. Но теперь, когда Карамон попал на госпитальный тюфяк, от Алого ожидали доброты. Уж с раненым-то братом волшебник наверняка будет вести себя по-человечески! Но нет — в его шипящем голосе звучали возмущение и злоба, а слова вообще сразили окружающих наповал: как будто Карамон виноват в том, что получил рану.
— Ну вот, а теперь лежи, — сказал Рейстлин, закончив перевязку.
— Долго лежать?
— Дней десять.
— Уй-юй-юй!
— Не "уй-юй-юй", а нечего было под огрский топор подставляться. — Рейстлин сложил бинты и зелья в корзину и встал. Сделал шаг в сторону, обернулся и с усмешкой бросил Карамону: — Вот теперь попробуешь моего пирога.
Осада и штурм крепости на перевале, захваченной ограми, дорого стоили армии барона Лангтри. В крепости расквартировали целое войско гоблинов-пехотинцев, две-три сотни огров и несколько огров-магов. Предвидя осаду, огрский штаб надежно запасся продовольствием, колодец в крепости был, так что выкурить их оттуда было весьма нелегким делом.
В последнее время близнецы все чаще и чаще работали на поле боя вместе, но во время штурма им пришлось разделиться. Вся Рота В сражалась на ближних подступах к крепости, а Хоркин и Рейстлин занимались нейтрализацией вражеской магии.
Успешно расправившись с одним особенно наглым огром, Карамон развернулся и заметил, что Проныра как раз пытается уйти из-под удара еще одного такого же. Воин моментально понял, что полукендер, несмотря на свою ловкость, увернуться не сумеет, и бросился на помощь приятелю. Проныра-то уйти сумел, но Карамон подставился под удар третьего огра и получил довольно серьезную рану в бедро.
Отнесся он к первому в жизни ранению довольно спокойно. Карамон знал, что когда-нибудь его ранят. Он также успел получить представление о степени тяжести ран и их последствиях и знал, что эта рана не грозит ему ни потерей жизни, ни выходом из строя. Короче говоря, могло быть и хуже. Поэтому после боя он достаточно спокойно ждал, когда у Хоркина или Рейстлина дойдут до него руки. И очень удивился, увидев, как при виде него, лежащего с располосованной ногой, от лица Рейстлина отлила вся кровь.
Примерно два месяца назад Рейстлин спросил у Хоркина, не может ли тот позаниматься с ним и Карамоном тактикой совместного боя.
Хоркин ничего не ответил и целую неделю заставлял Рейстлина стирать и штопать свое белье, но потом вдруг потребовал, чтобы Алый на следующий день пришел к нему с братом. Когда близнецы явились вдвоем, Хоркин отвел их на пустую тренировочную площадку и сказал:
— Начнем с простейшего. Итак, Маджере — да не ты, Алый, а вот ты, здоровенный. Твой брат на поле боя готовится сотворить боевое заклинание. Допустим, свои любимые огненные стрелы. К нему со всех ног мчится противник с мечом. Твои действия?
— Ну, как же? — Карамон был весьма удивлен, что мастер-маг задает такие вопросы. — Я заслоню Рейста и расправлюсь с противником. — Услышав досадливый вздох Рейстлина, он покосился на брата. — А что, разве не так?
— Я повторяю, Маджере: твой брат готовит огненные стрелы. Допустим, ты его заслонил. Внимание, вопрос: в кого попадет огненная стрела?
— Ну... — Карамон нервно оглянулся на брата. — Рейст же не станет пускать ее в меня?
Алый усмехнулся. Хоркин ответил на его усмешку своей:
— Возможно, что не станет. Хотя с досады может. Первое, Маджере, что тебе надо усвоить, если хочеть работать на поле боя в партнерстве с братом: большинство боевых заклинаний поражают напрямую, а не через головы других. Поэтому заслонять боевого мага собой — значит мешать ему. Так что давайте думать, какие еще существуют способы защиты партнера.
Хоркин научил братьев некоторым базовым приемам: как согласовывать действия, как взаимодействовать на расстоянии, как использовать сочетание оружия и магии для рассеивания группы противников. Барон Лангтри, увидев эти занятия, даже распорядился включить их в программу основных боевых тренировок, рассудив, что подобные пары могут быть и у противника. Но у Хоркина никогда не было партнера-воина, так что его знания были довольно ограничены и примитивны.
Тем не менее это была основа. Вечерами Рейстлин сидел в своей палатке и, используя выписки из книг отца Лемюэля, размечал на пергаменте схемы взаимодействия, чертил области действия заклинаний и прикидывал способы их модификации для совместной работы. Неожиданно полезным оказался текст летописца из войска Хумы: хотя автор ничего не понимал в магии, описания действий Магиуса и Хумы в бою дали Рейстлину кое-какие идеи. Например, использование заданного ритма для согласования движений. Как Рейстлин раньше не догадался?
На тренировках Рейстлин доносил результаты своих выкладок до Карамона, и тот усваивал их довольно легко: если Рейстлин хотел что-то объяснить, он это делал хорошо. Постепенно что-то начало получаться — в действиях братьев возникла согласованность, ритм, уверенность друг в друге. В первом же бою им удалось исключительно успешно поработать против превосходящей группы гоблинов. Настолько успешно, что мастер Сенедж после боя вынес братьям благодарность, а барон прислал в Роту В бочонок отличного эля (у гоблинов же и отобранного) и велел выпить за близнецов Маджере.
Наблюдая за веселящимися и выпивающими солдатами — Карамон, как всегда, был в самой гуще веселья — Рейстлин думал, что он устал не понимать сам себя. Он точно знал, что Карамон со своей вечной улыбкой и заботой наготове его адски раздражает. Но там, в бою, когда Карамон точно в нужный момент отступал в сторону, давая дорогу огненным стрелам, когда их удары чередовались в идеальном ритме, когда гоблины падали перед ними один за другим, Рейстлин в первый раз в жизни испытал... ощущение братства. Они были равны по силе, и при объединении их сила возрастала десятикратно. И это, демон побери, было прекрасно.
Не надо слишком глубоко задумываться над ощущениями, сказал себе Рейстлин. Мы на правильном пути. Если наша сила возросла десятикратно, во столько же раз возрастет и плата. У нас будут деньги, и мы наконец сможем... что?
Он усмехнулся. Их представления о будущем были совершенно несовместимы. Пределом мечтаний Карамона было стать хозяином гостиницы. Рейстлин на это только пожимал плечами. Ему нужны были книги, свитки, магические предметы... вообще-то и дом, где все это можно хранить, тоже нужен. Неплохо было бы завести свою лабораторию. Ничего, что его не взяли в ученики настоящие маги — он уже знал, что с изучением новых заклинаний справится и сам, а со временем сможет разрабатывать свои. Нужны только материалы, нужна лаборатория... а на все это нужны немалые деньги.
Но пока братья были вместе, их будущее зависело от них обоих.
Поэтому, увидев после штурма Карамона с развороченным бедром, Рейстлин позеленел.
...— Держите крепче! — приказал полковой хирург своим подручным. Карамон вырывался и вопил, но здоровенные солдаты сжали его руки и здоровую ногу, словно тисками. Хирург протянул Рейстлину пилу. Тот отшатнулся.
— Я не могу!
— Тогда твой брат умрет от гангрены, — пожал плечами хирург.
— Не надо! Рейст, не делай этого! Только не ампутация! Ты ведь можешь вылечить меня! — вопил Карамон на операционном столе.
Трахея Рейстлина сжалась, он схватился за горло, зашелся кашлем... и проснулся.
В палатку вошел Хоркин с дымящейся чашкой в руках. Рейстлин, не задумываясь, откуда тут взялся Хоркин и почему несет кипяток, молча протянул ему мешочек с травами.
Когда Рейстлин немного отлежался, Хоркин сказал:
— Ты переживаешь больше, чем твой брат.
— Он... не понимает, — прошептал молодой маг. — Не понимает серьезности...
— Серьезность, Рейстлин, зависит от того, как смотреть на вещи, — сказал Хоркин. — И ты, и Карамон рискуете жизнью в каждом бою. Если каждый из вас будет каждый раз с ума сходить из-за другого — далеко ли вы уйдете? Вы в действующей армии, Алый. Карамон прав. Он жив, перелома нет, рану успели обработать вовремя — через десять дней от нее останется только шрам, которым он будет хвастать в постели перед девчонками. Так что хватит смотреть кошмары, спи и отдыхай. Тебе через четыре часа на дежурство.
Близился рассвет. Рейстлин, сонный и еще слабый после приступа, проводил ночной обход.
Почти все раненые спали. Рейстлин напоил маковым отваром одного солдата, который не мог уснуть из-за болей, дал жаропонижающее зелье двум другим и немного посидел с новобранцем — мальчиком лет семнадцати, для которого этот бой был первым, и который все никак не мог опомниться, хотя сам отделался раной в плечо. Успокоив юношу словами и небольшой дозой снотворного, Рейстлин поднялся и подошел к тюфяку Карамона.
Карамон крепко спал, как обычно, раскинув руки и ноги. Одеяло сползло, обнажив повязку на бедре. Волшебник поправил одеяло и устало присел на край тюфяка.
"Только выздоровей, брат, — беззвучно твердил он, — только выздоровей. Только посмей не выздороветь."
Карамону было скучно.
Чувствовал он себя отлично, если не считать зверского голода. А пойди его не посчитай! Нога не болела, лихорадки не было. В общем, Карамон искренне считал, что отлично поработал при штурме и имеет полное право на хорошую свиную отбивную. А в госпиталь из столовой принесли только большую кастрюлю бульона.
"Разве это пища для воина?" — спрашивал себя Карамон, с кислым лицом глотая бульон. Бульон, между прочим, был отличный — свежий, наваристый, горячий, с травяными приправами. Словом, самое то для разогрева перед увесистым куском жареного мяса. Но, похоже, Хоркин считал, что раненым мясо ни к чему. Доев бульон, Карамон со вздохом отставил тарелку и обратился к соседу:
— Что ел, что не ел — все равно в желудке бурчит.
— Да, беда, — усмехнулся раненый на соседнем тюфяке.
Раненых в полевом госпитале было много: штурм оказался нелегким. Впрочем, никто и не ожидал, что будет легко. Сегодня по случаю успешного взятия крепости в полевой столовой подавали мясо с пряностями, вино, сыр, свежие овощи. Запахи доносились даже до госпиталя. Карамон тяжко вздохнул.
Он немного поболтал с соседом, посмотрел в потолок, почесал в затылке... Скучно. И хочется есть.
А что он вообще тут лежит? Не болит же ничего! Почему бы не дойти до столовой? Взять хорошую тарелку мяса с овощами, бокал вина. Сесть, не торопясь поесть, поговорить с друзьями. Вернуться на свой тюфяк он всегда успеет.
Оглядевшись и убедившись, что никого из дежурных магов-медиков не видно, Карамон откинул одеяло, натянул штаны, обулся и вышел из госпитального шатра.
Через полчаса на очередное дежурство вышел Рейстлин. Он приготовил свежую обеззараживающую мазь и собирался использовать ее, когда будет менять Карамону повязку. С корзинкой бинтов и с баночкой мази в руках он подошел к тюфяку Карамона... и обнаружил, что брата на месте нет.
Ошарашенный и взбешенный, Рейстлин секунду стоял и соображал. Потом развернулся — полы мантии взвились, как языки пламени — и помчался в столовую.
— Карамон!
Карамон, обсуждавший с Пронырой и еще двумя приятелями вероятный результат драки гоблина с кендером, недоуменно обернулся к брату.
— Карамон, я тебе что вчера сказал? — прошипел Рейстлин. Собеседники Карамона удивленно посмотрели на мага: он еще никогда так не напоминал готовую броситься кобру.
— А... что ты мне вчера сказал? — спросил Карамон. Он совершенно не мог вспомнить, что такого ему сказал Рейстлин, и чем он так недоволен.
— Я тебе велел лежать!
— А, это... Ну Рейст, ну что ты? Не болит же ничего! Ты так хорошо меня перевязал, что даже и не чувствуется. А в госпитале не кормят, совсем.
— Идиот... — простонал Алый. — Тебе бы только жрать!
— Ну скучно же, что еще делать-то?
— А не надо было геройствовать, когда не просят! Немедленно ложиссссь!
Последнее слово изошло совсем змеиным шипением. Карамон недоуменно пожал плечами, встал, махнул рукой собеседникам и со вздохом отправился обратно в госпиталь.
Через два часа Карамон почувствовал под повязкой легкое потягивание. Потом почесывание. Потом небольшую боль. Потом сильнее.
— Рейст, а Рейст?
— Что такое? — нервно обернулся маг, раздававший очередные порции макового отвара. — Нога болит?
— А... ты откуда знаешь?
— Оттуда, что вставать не надо было! Давай, показывай.
Размотав бинты, Рейстлин убедился, что его худшие ожидания оправдались. Рана, которую он накануне так хорошо промыл и обработал, воспалилась. Тяжело вздохнув, волшебник вытащил соответствующие снадобья и принялся за новую обработку.
Перевязав рану, Рейстлин встал, мрачно поджав губы.
— Добегался, — прошипел он, складывая бинты в корзину.
— И что теперь будет?
— Это как повезет. Три недели не вставать — это точно.
Карамон заморгал.
— А... а... а не повезет?
— Молчи.
Еще через час у Карамона началась лихорадка. Температура стремительно подскочила, голова кружилась, подташнивало. Начался бред.
Он уже не видел и не слышал, как раненый на соседнем тюфяке, настороженный его бормотанием, пригляделся к нему и громко крикнул:
— Алый! Скорее позовите Алого!
Гигант провалялся в лихорадочном бреду четверо суток, и все это время Рейстлин почти не спал. Сначала Хоркин пытался отправить ученика в постель, но быстро убедился, что это бесполезно. Алый честно выполнял обходы, раздавал снадобья, делал перевязки... и возвращался к брату. Поил, менял мокрые тряпки на лбу, давал отвары и зелья, по часам менял повязки. А потом сидел, встревоженно глядя в пылающее лицо Карамона, и снова и снова беззвучно твердил, как заклинание:
— Не смей умирать, Карамон! Ты не имеешь права умереть из-за собственной глупости!
Конечно, Рейстлину не раз приходило в голову, что Карамон все-таки умрет. От этой мысли он холодел, сердце сжималось. Что он будет делать один? Где он найдет боевого партнера? Кто будет ухаживать за ним во время приступов? Он пытался убедить себя, что по крайней мере избавится от удушающей братовой заботы — но от этого становилось только хуже.
— Три плюс два будет пять... Мама, отпусти меня, Рейсту плохо... — бормотал Карамон в бреду.
"Проклятье, ты и в лихорадке про меня думаешь! Нет бы про своих девчонок вспоминал!" — думал Рейстлин, обмывая лицо Карамона холодной водой.
Через четыре дня гнойник наконец прорвался. Рейстлин снял с ноги Карамона полную гноя повязку и собрался было приступить к обработке, но тут подошел Хоркин и буквально за шиворот оттащил его от брата.
— Ты действительно намерен выполнять обработку гнойной раны после четырех суток без сна? — спросил он, отбирая у Рейстлина бинты. — Посиди тихонечко, Алый. Я сам.
Когда Карамон очнулся, была ночь.
Лихорадка прошла. Резкая тянущая боль в ноге сменилась малозаметной ломотой, не было сил пошевелиться. Карамон скосил глаза и в свете ночной лампы увидел рядом что-то красно-бело-золотое. Собрав все силы, он повернул голову.
Рейстлин спал на полу, положив голову на край тюфяка. Белые волосы спутались, лицо заострилось, глаза запали еще глубже, чем обычно. У рта залегли глубокие морщинки.
"И кто тут чей пирог еще попробовал..." — подумал Карамон, у которого откуда-то взялись силы подвинуться, подтянуть хрупкое тело брата поближе и уложить на тюфяк рядом с собой.